|
«Когда мы живы, смерти еще нет,
когда она приходит, то нас уже нет»
(Эпикур)
Место и время действия: Остров Самос, сентябрь 2009 года, ночь, полнолуние. Море блестит убаюкивающим серебром. Луна ярко освещает небольшую поляну на горе над морем. В лунном свете белеют выступы известняка, похожие на кости вымерших динозавров. На этих камнях расположились три призрачных фигуры в хитонах, сотканных из лунного света. Это они:
Действующие лица: Пифагор Самосский (греч. Πυθαγόρας ὁ Σάμιος, 570—490 гг. до н. э.), Эпику́р (греч. Επίκουρος; 342/341 до н. э., Самос — 271/270 до н. э., Афины), Аристарх Самосский (310 до н. э.—230 до н. э.) (греч. Ἀρίσταρχος ὁ Σάμιος).
Пифагор: Соотечественники! Я собрал вас с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: философов в мире больше не осталось!
Эпикур: Как не осталось?
Аристарх: Как не осталось? А куда же они подевались?
Пифагор: Исчезли за ненадобностью.
Аристарх: Уважаемый Пифагор! Я тебе не верю - как может стать ненужным знание о мире, в котором продолжают жить люди?
Эпикур: Или знание о том, как оставаться людьми в этом мире?
Пифагор: А было ли это знание так уж необходимо при вашей жизни? Много ли было у вас учеников и последователей?
Аристарх: Их никогда не бывает много, но в каждом поколении обязательно появлялись пытливые юноши, ищущие знания. Для них мы и трудились. Я не верю, что и сейчас в мире не найдется жаждущих знания умов.
Пифагор: Такие юноши может быть и найдутся, но они со своей жаждой не пойдут искать философов,
Эпикур: Почему?
Пифагор: Потому что знание в этом мире давно отделилось от философской мудрости. Знание можно теперь приобрести за деньги как сандалии или кувшин у торговца на базаре и при этом совершенно нет необходимости самому обучаться ремеслу сапожника или гончара.
Эпикур: Знание как разновидность невежества? – это что-то небывалое!
Аристарх: Ну почему небывалое? В наше время такое знание тоже готово было появиться и, если бы не счастливое стечение обстоятельств, оно распространилось бы по всей Ойкумене.
Пифагор: Что ты имеешь в виду?
Аристарх: Я имею в виду тех ловких сицилийцев – учеников Архимеда, которые наладили производство его вычислительных машин. Благодаря такой машине каждый невежественный в астрономии кормчий или купец мог, подергав рычаги машины, с точностью узнать положение звезд, луны и Солнца в любой день любого года. Хорошо, что римские варвары заставили их убраться из Сицилии в Египет, ну а уж в Александрии ученые мужи из Мусейона использовали все свое влияние на царя, чтобы не дать им развернуться с производством этих машин.
Эпикур: О времена, о нравы! Ты, Аристарх, радуешься тому, что одно невежество не дало распространиться другому?
Аристарх: Да. Потому что второе хуже первого.
Эпикур: Чем же оно хуже?
Аристарх: Тем, что невеждам, пользующимся машиной Архимеда, совершенно безразлично, вращается ли Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли – благодаря машине они получат правильный результат и никогда не преодолеют своего невежества в астрономии.
Эпикур: Зато твоим многомудрым коллегам, Аристарх, это было совсем не безразлично – ведь тебя чуть не приговорили к смерти по доносу этого бывшего боксера Клеанфа за то, что ты утвердил движение Земли вокруг Солнца. А александрийские «борцы против невежества» тоже приняли не твою гелиоцентрическую систему, а геоцентрическую систему Птолемея с ее бессмысленными расчетами бесчисленных эпициклов. Чем эти вычисления лучше использования машины Архимеда?
Аристарх: А тем, Эпикур, что с Птолемеем и его сторонниками можно дискутировать, они способны понимать аргументы противника, потому что они знают астрономию, они понимают, о чем идет речь. А кормчему или купцу плевать на это – им важен результат.
Пифагор: Аристарх прав и он не преувеличивает опасность вычислительных ящиков Архимеда – в современном мире именно они властвуют над людьми и плодят невежество. Современный вычислительный ящик еще и подключен к библиотеке и может найти любое сведение практически мгновенно.
Эпикур: Но это же замечательно!
Пифагор: Это было бы замечательно, если бы поиск производился самим человеком. Тогда путь этого поиска откладывался бы в его памяти как знание. А поиск машины для человека не видим и не понятен и интересующие сведения вырпыгивают из ящика как кролик из шляпы базарного фокусника. Они не становятся знанием. А человек, пользующийся этой машиной не становится просвещенным – он остается многознающим невеждой. А это очень опасно, ибо невежда применяет знания невежественно.
Аристарх: И не понимает необходимисти и ценности собственных усилий для усвоения знаний, добытых предшествующими философами. Вот ты, Эпикур, учил о том, что смысл жизни – удовольствие. Причем удовольствие ты понимал как согласие устремлений человека, достигаемое разумом. Такое удовольствие есть не нарушаемое неприятными переживаниями спокойствие, невозмутимость - атараксия, которая и есть истинное благочестие. То есть ты был философом аскетизма. А что осталось в памяти невежд от твоего учения? – только то, что можно делать все, что хочется: «Чеши, где чешется» - вот что такое эпикурейство в современном мире. Ты стал символом разврата, Эпикур.
Эпикур: Я и разврат? Да я, еще когда моя школа находилась на Лесбосе...
Аристарх: Тише, тише. Эпикур, а то еще кто-нибудь услышит про Лесбос, и ты превратишься в философа женской любви!
Пифагор: Тебе еще повезло, Эпикур, - от меня вообще только «штаны» остались,
Эпиркур: Какие еще штаны?
Пифагор: «Пифагоровы штаны», которые «на все стороны равны»,
Аристарх: Это ты имеешь в виду теорему о египетском треугольнике?
Эпикур: А что такое штаны вообще?
Аристарх: Что характерно – автор учения об удовольствии как о смысле жизни вообще не знает штанов!
Пифагор: Штаны – это одежда для ног, в которых варвары прячут от посторонних глаз свою мужскую стать. Я видел ее во время путешествия на Восток,
Эпикур: А чего ее прятать? Видимо им стыдно за ее ничтожество,
Аристарх: Да, а нам было что показать гетерам в свое время!
Эпикур: Ты имеешь в виду свою знаменитую схему вычисления расстояний до Солнца и Луны? О, я представляю, какой они от этого испытывали оргазм!
Аристарх: Не знаю, как у вас на Лесбосе, а у нас в Александрии, даже с гетерой можно было поговорить о геометрии.
Эпикур: Ну это понятно – им нужно было приспособится к ученым мужам из Мусейона. Я думаю, что когда к ним приходили начитанные фарисеи, они им по памяти цитировали Септуагинту.
Аристарх: Знаешь, Эпикур, я думаю, что единственные, кто реализовал в своей жизни твое учение об атараксии, были александрийские гетеры, – вот уж кто был воплощением спокойствия и невозмутимости по отношению ко всей мудрости мира, ибо они точно знали, где кончается мудрость мудреца!
Пифагор: И тем не менее ваш пример о многом говорит – ведь с современными гетерамии не поговоришь о геометрии или о философии. И это потому, что они практически не встречают в своей жизни философов. Потому что философов в этом мире практически нет.
Эпикур: А нынешние геометры не ходят к гетерам!
Аристрах: Потому что с ними не о чем поговорить, а с красивой женщиной так хочется поговорить...
Эпикур: ... после того!
Пифагор: Светает. Нам пора уходить. Скоро Эос окрасит восток зарей и на пляж прийдут горластые варвары в штанах...,
Эпикур: И варварки без штанов!
Аристарх: ... а шелудивый про баню.
Пифагор: ... И среди них – наш автор, один из последних философов в этом мире,
Аристарх: Кто он?
Пифагор: Я думаю, что он является воплощением одного неоплатоника, может быть самого Ямвлиха, - во всяком случае я видел его бюст в Дельфах.
Эпикур: Эх, повезло парню, ему есть что показать этим варваркам без штанов, - не то что нам.
Аристарх: Да ну тебя с твоими варварками, - он же философ!
Эпикур: Вот именно – философ, а не засушенный геометр, как некоторые...
Пифагор: Эх, молодежь! А в мое время еще не было разницы между геометрами и философами – во всяком случае, гетеры не делали между ними различия...
Легкий утренний ветерок прошуршал по высохшей траве. Луна потускнела на фоне утреннего неба и призрачные фигуры больше не мешали видеть известняковые скалы – эти «кости земли», покрывавшие маленькую поляну в оливковой роще. Самос просыпался... |
