|
|
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]
Возраст постмодернизма (восьмое философическое письмо)
Не люблю постмодернизм. Совсем не люблю. Что-то в нем есть болезненное, ненастоящее, лживое по своей сути. Он пытается казаться тем, чем на самом деле не является. Это мимикрия в мире культуры: ничтожное пытается одеться в формы уже исчезнувшей значительности. Так муха раскрашивает себя желто-черными полосками, чтобы все думали, что она – оса. Издали может она и оса, но вблизи воняет от нее как от мухи. Так и постмодернизм издали напоминает и романтизм, и классицизм, а вблизи воняет как блатной рóман, тиснутый в зоне.
И вдруг я поймал себя на мысли: «А ведь старость человека это и есть возраст постмодернизма». Вспомните теорию этногенеза Гумилева. Там этнос проходит в своей жизни разные возрасты. И есть у него своя старость, которая начинается в фазе обскурации и заканчивается в мемориальной фазе. Императив первой: «Будь таким, как мы». Императив последней: «Вспомним, как было прекрасно». Это и есть настроения постмодернизма. Он играет былыми смыслами и формами, как бессмысленный ребенок играет камушками, которые ему приносит море. И пусть среди этих «камушков» попадаются обломки произведений искусства, но от этого сама игра ребенка не становится более осмысленной. Настоящие смыслы остались в прошлом. Их промельк в руках ребенка (а на самом деле старика!) – это только иллюзия умерших смыслов.
Постмодернизм это вовсе не изобретение нашего времени. Мы можем найти его и в прошедших эпохах. Например эллинизм – это постмодернизм античности, а романтизм ХIХ века – это постмодернизм средневековья. Наш современный постмодернизм – паразитирует на смыслах Нового времени, на тех больших стилях, которые породили исчезнувшие империи. Только теперь большого стиля не получается: вроде бы генерал, а напоминает швейцара из дорогого ресторана. В одну сторону посмотришь – имперский кивер, в другую – петушиная фуражка генерала банановой республики. Тельняшки с аксельбантами – как будто в смертной схватке слились гвардейский офицер и революционный матрос, да так и не смогли разомкнуть объятья. Все это знаки постмодернисткой игры.
Но не всегда ли было именно так? То, что сейчас сквозь толщу времени нам кажется большим стилем прошедшей эпохи, не было ли для современников такой же постмодернистской игрой? Ведь старшее поколение тех современников еще помнило другую империю, настоящую. А может и она, в свою очередь, казалась постмодернистской игрой молодого царя, нахватавшегося чужих форм в любезной ему Голландии? И так было всегда? Якобинцы играли в древнеримских республиканцев, а большевики упоенно игали в якобинцев. А теперь лимоновцы играют в большевиков. Что же получается – историю делали только эпигоны и воторогодники? Нет, конечно. Просто одно и то же событие истории является подражанием прошлому для стариков, которые помнят это прошлое (или для образованных людей, которые изучали это прошлое), и это же событие оказывается творческим новообразованием для молодых и необразованных пассионариев (как их называл Лев Гумилев), которые тратят свою кровь, плоть и нервы для совершения этого события. И чем больше в этом событии участвует таких пасиионариев, тем более оригинальным и ни на что в прошлом не похожим останется оно в памяти будущих поколений.
Конечно, Сталинская империя была подражанием Российской империи, но молодежь, с энтузиазмом отдававшая за нее свою кровь, не знала этого. Поэтому в истории Сталинская империя осталась как оригинальное образование большого стиля. И поэтому в ее существование органически вписаны навеки и великая Победа, и полет Юрия Гагарина. И так органичны для облика Москвы сталинские высотки потому что за ними есть и эта победа и эти наука и техника, которые смогли вывести человека в космос. Ощущение своей принадлежности к большому имперскому стилю – вот истинная причина наезда Хрущева на авангардных художников в Манеже, потому что он почувствовал в их искусстве зловоние постмодернизма. Просто он не умел этого выразить всилу своей необразованности, но сказал сильно: «Выставка говно, а художники пидорасы!» А ведь такое же зловоние висело на Россией и в начале ХХ века. Так называемый «серебряный век» это эпоха постмодернизма, который тогда назывался декадентством. И тогда не невежественный Хрущев а образованнейший Лев Николаевич Толстой обрушивался с критикой на это явление разложения культуры. А потом пришли большевики и пустили кровь этому кадавру, и вдруг он ожил и остался в памяти потомков как эпоха высокой и оригинальной культуры. Как писал поэт Некрасов: «...дело прочно. Когда под ним струится кровь». А он знал, о чем говорил – он видел как разрушение национального своеобразия России в эпоху реформ Александра Второго превращается в умах современников в прогрессивное пеобразование страны в результате совершаемого террористами-пассионариями большого кровопускания.
Так может быть и сегодняшние симулякры нашей империи молодежь наполнит верой и энтузиазмом (а может быть, не дай Бог, и своей кровью) и они приобретут для будущих поколений образ подлинности и очередного большого стиля? Может быть, но для меня, старика, наша эпоха так и останется эпохой бессильного постмодернизма. |
Дата: 30.10.2015, Просмотров: 1672
|
|
|
