|
|
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]
Робинзонада старости
Забавно, что я пишу для молодых, но при этом все время пишу о старости. Молодым старость не интересна. А зря: молодые думают, что до нее далеко, а до нее рукой подать. Не успеешь оглянуться, как корабль жизни разобьется о подводные рифы возраста и ты окажешься на острове старости. Это неизбежно и от нас не зависит. Но именно от нас зависит, кем мы окажемся на этом острове – Робинзоном или Пятницей. Что я имею в виду? То, что старость бывает разная.
О чем это я? Ах, да о старости. И о склерозе! Вот что радикально меняет наш личный хронотоп – ухудшение памяти. Помните у Стругацких в «Понедельнике...» такого персонажа как У-Янус, директор института НИИЧАВО? Он был контрамотом, то есть жил из будущего в прошлое и для него вчерашний день был неведомым будущим, и он всех спрашивал при встрече: «О чем мы с Вами говорили вчера?» Вот так и старик становится «контрамотом» - он забывает то, что было вчера, но при этом очень хорошо помнит о том, что будет если не завтра, то очень скоро, - о смерти, которая его ждет. Поэтому каждый новый день для него превращается в остров времени без прошлого и будущего. В такой осколок вечности, незаслуженный подарок из рук Господа, который прекрасен своей бесполезностью и избыточностью. Старик не может строить планы на будущее, поэтому не может извлекать пользу из текущего дня своей жизни. Все что он может – это возблагодарить Бога за еще один день жизни и встретить наступающую ночь, как возможную ожидаемую встречу. А новое утро встречать как новую жизнь длинною в вечность, которая длится с утра до вечера. Старик – это Робинзон на своем острове времени. Об этот остров разбиваются волны текущих событий и новостей. Нет новости, которую бы старик уже не слышал однажды за свою долгую жизнь. Это для молодых любое событие – новость. А для старика все новости похожи друг на друга как волны прибоя, набегающие на песок и тающие на глазах. Единственная новость, которая всегда нова, - это восход и закат солнца, это шум ветра в листве деревьев, это пение птиц утром, это шум дождя по крыше дома и первый утренний глоток горячего свежезаваренного чая. Это причащение к миру Господа и благодарение Его за жизнь в этом мире. Как сказал поэт:
«Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.»
Знаете, почему Робинзон Крузо так много смог сделать на своем острове? Потому что он был избавлен от чужих авторитетных советов и указаний. Так и «остров старости» похож на крепость, за стены которой не проникают пристрастные мнения толпы, которая всегда знает что правильно и как все обстоит «на самом деле». Старику нет дела до чужих мнений – он за свою жизнь насмотрелся того, как все возможные мнения неоднократно совершали свой полный оборот от «да» до «нет» и обратно. Давно было сказано: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас... все - суета и томление духа!» Это Екклесиаст первым описал мой остров времени: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.» Нет памяти о прежнем и «рвется связь времен» - рвется нить социальных связей и обязательств, истлевает нить былых устремлений и амбиций. Бусины дней, нанизанные прежде на эти нити, рассыпаются и становятся неотличимыми друг от друга. Становятся одной и той же бусиной острова времени, над которым «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.» Хорошо! И кто сказал, что Екклесиаст – пессимист? Наверное кто-то из млодых. Нужно дожить до возраста Екклесиаста, чтобы почувствовать в его словах истинную радость жизни, жизни без ежедневного труда. Потому что «Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается.» Только на острове старости душа насыщается вечным повторением одного и того же дня – дня весны, дня лета, дня осени или дня зимы. Времена года сменяют друг друга как разные рамы одной и той же картины – картины рассвета, полдня и заката. Это и есть картина моей жизни. Она легко обозрима и законченна, как рассказ хорошего писателя. Мой остров времени спасает мою жизнь от парадокса Тристама Шенди, порождающего бесконечные антиэстетические романы вроде «Поисков утраченного времени» Пруста. Но, конечно, еще страшнее первоисточник - роман Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», в котором герой обнаруживает, что ему потребовался целый год, чтобы изложить события первого дня его жизни, и еще один год понадобился, чтобы описать второй день. В связи с этим герой сетует, что материал его биографии будет накапливаться быстрее, чем он сможет его обработать, и он никогда не сможет ее завершить. Автор-Ахиллес не может догнать героя-черепаху!
Но парадокс этот связан с разделением автора, героя и читателя. Автор вынужден писать о герое именно потому, что существует некий читатель, отличающийся и от автора, и от героя. Но если герой, автор и читатель сливаются во мне в единую персону, то и писать не обязательно. Тогда «роман» мой развивается с той же скоростью, что и моя жизнь, и не отличим от нее: Ахиллес положил черепаху в карман и спокойно прогуливается от рассвета до заката своего единого и единственного дня. Во время прогулки можно вспоминать эпизоды прошедшей жизни и мысленно вставлять их в световой узор ветвей и листьев вязов, шумящих над головой... Вот выпускной экзамен в школе по литературе. Я уже рассказал все требуемые в билете стихотворения Пушкина, экзаменатор просит прочитать мое любимое стихотворение поэта вне программы. И я читаю:
«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.»
Экзаменатор удивлен несоответствием моего юного возраста и мотивом старости и усталости в этом стихотворении. Я не помню, что я ему на это ответил. Но я всю жизнь помнил это стихотворение – в нем было зашифровано какое-то пророчество о моей жизни. Какое, я понял только теперь, когда оказался в этой «обители трудов и чистых нег». Только не нужно думать, что говоря о трудах, Пушкин имел в виду копать картошку. Нет, для него «Приют спокойствия, трудов и вдохновенья» это там, где «праздность вольная, подруга размышленья».
Праздность и размышление! О чем? Да вот хотя бы о парадоксах. Вот парадокс Рассела о брадобрее: брадобрей бреет всех, кто не бреется сам. Должен ли он брить самого себя? Писатель пишет для читателей – должен ли он писать для самого себя? Робинзон на своем острове построил цивилизованную жизнь для кого? Для себя или для «другого», который был воплощением всего того богатства цивилизации и культуры, которое Робинзон носил в себе. Он называл этого «другого» Богом, но за Богом угадывался требовательный взгляд всех других носителей этой цивилизации. А Пятница? Пятница – дикарь, живущий сегодняшним днем, едой и сном этого дня. И каждый день у него «пятница». А у Робинзона каждый день – Воскресенье, потому что в этот день он воскрешает цивилизацию и культуру, которые, казалось бы, волею судьбы потерпели полное крушение. О таких «робинзонах» писал Бредбери в «450 градусов по Фаренгейту». Это «люди-книги», но это и люди Книги, как сам Робинзон Крузо. Он читает Библию и воскрешает на острове человеческую цивилизацию. И в этой ситуации оказывается зашифрован алгоритм вечности: через вечное воскрешение культуры человек приближается к Богу. А «пятницы», обретя однажды права человека, превращают цивилизацию в общество дикарей, в котором Воскресение объявляется неполиткорректным. Море «пятниц» затопляет цивилизацию, но всегда остаются острова, на которых трудятся «робинзоны» в свой вечный день Воскресения. Воскресения Афин, Александрии, Флоренции, русских усадеб девятнадцатого века. Все это были острова культуры в море дикости и варварства. Таков алгоритм истории. Но таков и алгоритм индивидуальной жизни человека: всю жизнь человек барахтается в суете повседневных забот, но вот старость выбрасывает его на остров одиночества перед лицом приближающейся смерти. Человек смотрит на себя ее глазами и слышит ее немой вопрос: «Кто ты? Робинзон или Пятница?» Но если ты все-таки Робинзон, хотя бы сейчас, в конце жизни, ненадолго, то впрягись в эту лямку «трудов и чистых нег» и тогда быть может «Смерть можно будет побороть Усильем Воскресенья».
Имение «Ясеневая поляна», октябрь 2017
|
Дата: 12.10.2017, Просмотров: 1241
|
|
|
