|
|
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]
Этология комунизма и капитализма
После падения социализма в конце ХХ века о коммунизме принято говорить как о недоразумении в социальной жизни человечества. Его принято называть утопией, противопоставляя реализму капитализма. Это очень напоминает то, как в советское время капитализму отказывали в праве на полноценную реальность, называя его «умирающим», «загнивающим» и т.п. В обоих случаях заклинания и лозунги заменяют рациональный анализ явлений (сейчас коммунизма нет так же, как в советское время не было секса). Мне удобно рассматривать оба эти социума отстраненно – я взрослым жил при социализме, я взрослым живу при капитализме. Я видел убожество первого и вижу убожество второго. И мне, как биофизику, интересно посмотреть на эти реальности с точки зрения природы человека, которой так мало внимания уделяли классики марксизма. Кто-то, не помню кто, очень точно заметил, что Маркс был гениальным социологом, но очень слабым антропологом. В этой формулировке заключена суть утопичности коммунизма: коммунизм был научной моделью общества, в которой неверно был определен человек. Т.е. это была наука не о реальном человеке и не для реального человека. В этой ошибке кабинетных ученых заключалась причина того, что в центре реального общества, строящего коммунизм, встал концлагерь – место, где реальные люди подгонялись под антропологию Маркса.
В ХIХ веке антропология вообще находилась в зачаточном состоянии – наука весьма смутно представляла себе степень различия и сходства между человеком и животными. Именно этим был вызван всемирный скандал, который разразился вокруг дарвинизма, - сознание общества отказывалось принять ту степень близости между человеком и обезьяной, которую предложил Дарвин. ХХ век научил нас спокойно относиться к тому, что все живое построено практически из одних и тех же блоков – структурных, функциональных, поведенческих, и различие между видами заключается в различной комбинции этих блоков. Этологи привычно моделируют поведение человека не только на обезьянах, но и на крысах. Степень близости в поведении между человеком и животными оказалась столь велика, что возникает соблазн поставить вопрос об этологических корнях основных типов социальной организации людей – коммунизма и капитализма. Если эти корни есть, т.е. еще у животных предков человека существуют такие поведенческие схемы, которые изоморфны нашим социальным категориям, тогда «коммунизм» и «капитализм» – это совсем не то, что имели в виду классики марксизма. Тогда под этими терминами скрываются некоторые этологические инварианты, которые неизбежно реализуются при благоприятных для их проявления условиях существования людей. Это значит, что как «капитализм», так и «коммунизм» могли реализовываться в истории многократно, но мы их просто не опознавали прежде в качестве таковых, ибо над нами довлела прогрессистская догма века Просвещения, из которого были родом все социальные теоретики ХIХ столетия.
В самом деле, может быть, можно говорить о «коммунизме» древнего Египта и о «капитализме» эллинистической цивилизации, о феодальном «капитализме» Византии и феодальном «коммунизме» раннего средневековья в Европе, о «капитализме» (в марксистском смысле этого термина) Европы и о «коммунизме» общинной крепостной России в эпоху Нового времени? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно уточнить, какая схема поведения наших ближайших предков изоморфна коммунизму, и какая – капитализму. Различие между капитализмом и коммунизмом состоит в различии типа собственности. Но какая может быть собственность у обезьян, у которых в принципе ничего нет? – Только собственность на половых партнеров.
Если с этой точки зрения посмотреть на организацию социумов обезьян, то все их многообразие распадается на два типа, которые условно можно назвать «патриархатом» и «матриархатом». Различные формы первого можно наблюдать например в стадах павианов и горилл: у павианов все самки стада принадлежат немногим старым самцам-доминантам, у горилл самец со своим гаремом живет отдельно от других самцов. «Матриархат» реализовался у карликовых шимпанзе бонобо: здесь самцы занимают подчиненное положение и руководит стадом старая самка. Как удалось самкам бонобо совладать с природной агрессивностью самцов, которая у других обезьян с неизбежностью приводит к той или иной форме патриархата? – При помощи секса: бонобо если не едят, то занимаются сексом. У самцов просто не остается повода для агрессии, ибо они постоянно пребывают в состоянии полного удовлетворения. Самки допускают для сексуальных контактов всех желающих самцов, так что ситуации конкуренции и конфликтов не возникают. Не узнаем ли мы в этом социуме знакомые черты общества, тревожившего воображение всех утопистов всех эпох от Т. Кампанеллы и Т. Мора до К. Маркса и И. Ефремова? Какова бы ни была очередная теория коммунизма, ее последователи интуитивно сразу понимали, что речь идет об «общности жен». Где бы ни приходили к власти радикальные коммунисты, они сразу начинали обобществление женщин – так было во время Крестьянской войны в Германии в ХVI веке, так было во время революции в России в ХХ веке. Этологическая программа бонобо жива в человеке и готова стать руководством его жизни, если обстоятельства не будут этому препятствовать. А обстоятельства препятствовали этому практически всегда, ибо патриархатная программа собственности, в том числе и собственности на женщин, быстро приходила на смену революционной эйфории промискуитета.
Почему этологическая «программа бонобо» остается утопией, а «программа гориллы» оказывается реальностью для человека? Для ответа на этот вопрос мы должны погрузиться в головокружительную глубь истории – в эпоху неолитической революции, в десятое - шестое тысячелетия до н.э. В это время на Ближнем Востоке существовали общества, в которых программа бонобо была адекватна условиям их жизни. Это общества, для которых матриархатный «коммунизм» был естественным состоянием, а «капитализм» был утопией, о которой быть может мечтали «наиболее прогрессивные», т.е. наиболее агрессивные, мужчины. Но, увы, роль мужчин в хозяйственном укладе этого общества была вспомогательной: основное количество пищи добывали женщины и дети путем собирательства и зачаточного земледелия, а мужчины разнообразили питание охотничьей добычей, за что их и допускали к сексу. Мужчина владел своими орудиями охоты и добычей, а женщина владела всем остальным: домом, пищевыми запасами, утварью, детьми и сексом, который она могла дать, а могла и не дать. Это и был способ управления мужчинами, способ регулирования их агрессивности.
Очень интересны в этом отношении остатки т.н. натуфийской культуры круглых домов Палестины и Кипра. В этих поселениях восьмого - шестого тысячелетия до н.э. обнаружено, что мужчины и женщины жили отдельно друг от друга в домах, в которых не было пристроек для скота. Т.е. это общество, в котором еще не были приручены животные. И это общество, где не было парного брака. По-видимому, женщины жили с детьми как прайд львиц, а мужчин-охотников они допускали к сожительству. Были ли половые связи «прайда» женщин с данной группой охотников постоянными, временными или периодическими, неизвестно. Быть может об этом можно судить по сохранившимся в гораздо более позднее время обычаям праздников весны и плодородия у многих народов мира, когда женщины предавались коллективному сексу и меняли партнеров. Может быть смена мужских партнеров данного «прайда» женщин происходила в какие-нибудь священные дни года. Это та форма брака, которую Ф. Энгельс описывал, ссылаясь на исследования Л.Г. Моргана, как групповой брак.
Поздним пережитком этой формы брака в цивилизациях древности был институт священной храмовой проституции – связь проституции с сакральной областью женских божеств свидетельствует о глубокой древности этой формы половой связи. Именно в храмовой проституции сохранился механизм подавления мужской агрессивности посредством секса, который вероятно практиковался в «натуфийском коммунизме». Проституция в патриархатном обществе является пережитком той формы брака, которая характерна для матриархатного общества. Просто эта форма брака в повседневной жизни была вытеснена новой патриархальной семьей и осталась только в области сакральной жизни, в области культов женских божеств – богинь плодородия: шумерской Инанны, вавилонской Иштар, фригийской Кибелы, египетской Исиды, иранской Анахиты. Недаром мы называем проституток «жрицами любви», забыв изначальный смысл этого термина. А смысл заключался в программировании, «зомбировании» мужчин на служение обществу и культуре через служение богиням. Постепенно проституция покидала сакральную область и становилась одним из институтов патриархатного общества. Но еще долго степень влияния проституток на общество была огромной: в классической Греции практически существовали две параллельные формы брака – обычный патриархатный брак и «брак» с гетерами. Причем гетеры оказывались катализаторами культурных и общественных процессов в греческом обществе. Так афинская гетера Аспасия, которая видимо навеяла Ефремову образ Таис, была центром кристаллизации культурного взрыва V века до н.э. В очереди к ней стояли Перикл, Сократ, Анаксагор, Еврипид, Фидий и др. Аспасия сконцентрировала на себе лучшие умы и таланты Греции, их масса достигла критического значения и произошла цепная реакция культурного взрыва, плодами которого мы пользуемся до сих пор. Можно сказать, что Аспасия канализировала культурную энергию своего времени на совершение великой культурной работы.
Заметим, что десакрализация проституции происходила параллельно десексуализации религиозных обрядов. Т.е. изначально единый комплекс сакрально-сексуального программирования мужчин в матриархатном обществе распался на обыденную проституцию, которая стала формой сексуальной собственности мужчин, и церковь, которая стала институтом программирования поведения мужчин (женщинами управляли мужчины в патриархатном обществе). Быть может именно десексуализация церкви привела к тому, что вокруг нее стали накапливаться люди «третьего пола» (В.В. Розанов), т.е. гомосексуально ориентированные индивиды (см. мое эссе «Метабиология культуры»). Интересно, что связь секса с сакральной областью время от времени обнаруживала себя и в более близком к нам времени. Так в общинах первых христиан практиковались т.н. «агапы» – нечто вроде симпозиумов времен классической Греции, где допускался свободный секс (правда, об этом свидетельствуют авторы-нехристиане, но судя по критическим письмам ап. Павла в греческие христианские общины там практиковали нечто подобное). Гностики начала нашей эры проповедовали тождественность крайнего аскетизма и крайнего оргиазма для освобождения плоти от страстей. В «Апокалипсисе» Иоанна практически один и тот же образ - «блудница, сидящая на звере» и «жена, облаченная с солнце» – указывает на подсознательно прозреваемое единство исходной матриархатной религиозности. Именно ее провидели русские софиеологи – Вл. Соловьев, П. Флоренский и С. Булгаков: суть видения Софии ими – это осознание Царства Божиего как матриархата.
Возвращаясь к натуфийским истокам сексуальной религиозности уместно будет вспомнить, что Кипр по преданию является родиной Афродиты – богини любви, а может быть «священной проститутки»?
На рубеже шестого и пятого тысячелетий до н.э. культура круглых домов сменилась культурой прямоугольных домов с хозяйственными постройками. В этих домах уже найдены останки мужчин, женщин и домашнего скота. Коммунизм кончился – люди начали жить семьями, хозяйство которых базировалось на обладании скотом. Как это случилось? Можно предположить, что приручение скота сделало мужчину-пастуха владельцем устойчивого и легко доступного источника питания. Стадо скота было собственностью мужчины на том же основании, на котором добытая на охоте дичь была собственностью охотника. Прайд женщин стремился установить постоянные связи с мужчиной, владеющим скотом, точнее женщины стремились установить связь с источником питания, но поскольку этот источник питания был собственностью мужчины, женщины тоже стали собственностью этого мужчины – прайд женщин превратился в гарем, «программа бонобо» была вытеснена «программой гориллы», матриархатный коммунизм превратился в патриархатный капитализм, известный нам из Ветхого Завета. Это привело к изменению не только внутриплеменных, но и межплеменных отношений. В частности война превратилась из очень ритуализованного способа определения границ охотничих угодий отдельных племен в одну из основных отраслей хозяйства и уклад жизни. Поскольку возможность обрести гарем теперь была связана с обладанием стада скота, то молодые мужчины, лишенные своих стад, а значит и секса, стали систематически промышлять грабежом у соседних племен скота, чтобы обрести гарем в своем племени, и женщин, чтобы прямо обрести гарем без всей этой возни со стадами. Энгельс в свое время назвал это изменение поведения переходом от дикости к варварству. Именно такими мы видим греков гомеровской эпохи.
Но «натуфийский коммунизм» не исчез во тьме истории. Другие наследники этой культуры открыли новый способ подавления мужской агрессивности – путем ритуального использования психоделиков. Возможно это открытие было сделано именно в актах храмовой проституции, где психоделики использовались как сопутствующие священному половому акту вещества. Систематическое употребление психотропных средств в обществе позволило сохранить матриархатную организацию и при наличии стад домашнего скота. Общество организовалось в подобие гигантского муравейника с царицей-маткой во главе. Так образовался «минойский коммунизм».
С тех пор «призрак коммунизма бродит» среди тех мыслителей капитализма, которым не везет в сексе: или своего «стада скота» нет, или «стадо» есть, но секса все равно нет. Так один знаменитый импотент отомстил всем любовникам своей жены - написал роман о коммунизме «Что делать», который уничтожил великую империю. Хотя надо признать, что и Н.Г. Чернышевский интуитвно точно описал «программу бонобо» как сущность коммунизма. Но, если серьезно, то коммунизм реализуется в истории в той или иной форме столь же часто, как и капитализм. Можно сказать, что оба эти принципа существуют в истории параллельно. Капитализм побеждает чаще, поскольку он связан с частной собственностью, а частная собственность связана с патриархатом. Патриархат же считается в мире чем-то само собой разумеющимся. Поэтому признавая патриархат и ценности патриархата нельзя не прийти к капитализму. Коммунизм же – это матриархат, и его реальность связана с институтами подавления мужской агрессивности, которых в истории открыто два – секс и наркотики. В Советском Союзе, как известно, секса не было, но фундаментом жизни русского человека была (и есть) водка – она и позволяла существовать коммунизму в этой стране почти столетие. Россия вообще женственная страна в том смысле, что женщина здесь всегда была основой хозяйства, а мужчина либо «зомбировался» ею на труды праведные, либо отдыхал от жизни в виде Обломова или Васисуалия Лоханкина.
Коммунизм в России разрушился из-за того, что его идеологи были патриархатны, а эта программа неизбежно ведет к капитализму. Искренний и умный коммунист И.А. Ефремов приблизился в своем понимании природы коммунизма к открытию его «матриархатности» и его сексуальной основы. Именно поэтому после описания коммунистического общества в «Часе быка» Ефремов неожиданно для читателей обратился к описанию афинской гетеры Таис – он интуитивно понимал истоки этологический программы коммунизма. Быть может в этом ему помогло то, что на Западе началась в то время секуально-психоделическая революция 60-х годов. А сочетание свободного секса и наркотиков не могло не привести хиппи к переоткрытию коммунистической программы бонобо – недаром они пытались «скрестить» Маркса с Фрейдом. Именно в ту эпоху родился феминизм, как рождался он уже во время русской революции 17-го года. Сейчас феминизм выродился – он совершенно адаптирован патриархальным капитализмом к своим ценностям: практически сейчас феминистки стремятся занять мужские роли в мужском обществе, т.е. перестать быть женщинами, тогда как матриархат – это совсем другое. Матриархат – это иные ценности в жизни общества, это иное (измененное) состояние сознания. Ефремов ощутил и показал это как писатель, но не сформулировал это как теоретик. Сегодня мы можем дать четкую формулировку, которая вернет коммунизму реальное содержание:
коммунизм – это матриархат, капитализм – это патриархат.
Вспомним как В.А. Геодакян объяснял социальный смысл полового диморфизма в популяции. Женский пол осуществляет консервативную функцию передачи признаков и традиций между поколениями. Мужской пол осуществляет исследовательскую функцию адаптации к новым вызовам среды обитания и передает свои открытия женскому полу. Патриархальная цивилизация обязательно будет связана с прогрессистскими ценностями, ибо производство и накопление собственности это лишь материальное выражение адаптивной функции мужского пола. Матриархатная цивилизация неизбежно будет экологической в своей ориентации, ибо экологическая гармония – это наиболее адекватное выражение сохраняющей, консервативной функции женского пола. Быть может парадокс Ферми (молчание разума в Космосе), о котором я говорил в эссе «Метабиология добра и зла», объясняется как раз тем, что развитые цивилизации все-таки предпочитают матриархатный коммунизм патриархатному капитализму? Быть может Космос молчит, потому что его обитатели уже переболели детской болезнью материальной цивилизации, порождающей технологический способ существования – этологический капитализм? И взрослые цивилизации, закончившие наконец свою неолитическую революцию, переходят к биологической форме цивилизации с экологически естественным соотношением ролей и функций полов - этологическому коммунизму? Быть может «софийность» Царства Божиего, которую прозревали русские религиозные философы Серебрянного века, это ни что иное как этологическая программа матриархата века градущего? |
Дата: 24.12.2004, Просмотров: 2835
|
|
|
