Игорь Юрьевич Кобзев
Философские эссе для всех, кто разочарован в современном образовании
www.kobzev.net 

Меню

На начало
Об авторе
Книга
Романы
Сценарии
Статьи
Галерея
Видеолекция
 
Статьи
Количество статьи: 297
Статьи за 24 часа: 0
[ Все статьи | Поиск | Top 10 | Категории ]

Вопросы философии


„философия есть вопрошание“
(Мартин Хайдеггер)



    „Насколько же собаки лучше людей!“, - восклицает помещица Марья Афанасьевна из акунинского романа „Пелагия и белый бульдог“. А мне хочется воскликнуть: „Насколько же математики лучше философов!“. Философы напоминают мне женщин, которых страшно раздражает существование других женщин. Они хотят нравиться и быть единственными и любимыми. И хотя каждый философ говорит о поиске истины, все силы свои он отдает борьбе с другими философами. Все эти тома сочинений в основном посвящены опровержению, унижению и уничтожению своих коллег и конкурентов. Хотя казалось бы – если ты действительно философ, неужели мало нерешенных вопросов стоит перед тобой, что ты тратишь свои силы и жизнь на эти склоки? А может быть это как раз и указывает на то, что действительные вопросы тебе не по зубам, что ты боишься встать нагим и беззащитным перед этими проклятыми вопросами? Может просто тебе страшно быть философом?
    Да, страшно! Страшно признать, что вот уже и борода седая и голова лысая, а Истина, о которой ты всю жизнь болтал, так же далека от твоего ума, как и в молодости, когда до нее казалось было рукой подать. Тогда казалось, что вот-вот схватишь „Бога за бороду“. И где он этот Бог, где его „борода“? Остается только вцепиться в бороду коллеге и конкуренту, да забросать его дерьмом, - уж этого добра за прожитую жизнь накопилось предостаточно. Вот и пишут книгу за книгой, громя и уничтожая чужие философские системы, чтобы в суматохе этой чернильной битвы у читателя не возник естественный вопрос: „А сам-то ты понял, что есть Истина? Сам-то можешь дать ответ на последние вопросы бытия? Или все так же пытаешься выдать свою веру за знание?“. Увы, все пытаются совершить этот подлог и все его совершают, и всячески заметают следы этого подлога в шуме полемики с конкурентами. Потому что чужой подлог легко выявить, ибо каждый философ знает, что подлог есть у всех, что каждый свою частную истину хочет натянуть на весь Универсум, что ткань его теории трещит от этой операции, и в образовавшиеся дыры так легко просунуть свой палец и громко уличить мерзавца в „некомпетентности“ и „предвзятости“. И хотя эта возня и называется философией, на самом деле это чистая апологетика – защита своего от чужого. Хотя свое не лучше чужого – тоже все в дырах. И каждый философ знает это, и знает, что другой философ тоже знает это, и ненавидит за это другого философа и его философскую систему. Вот и борется до последнего своего дыхания за свою „истину“ против чужих „заблуждений“. И остается от него будущим поколениям тома уничтожающей критики чьего-то „нечистого“ разума.
    То ли дело математики! Нет, и они когда-то были такими же нетерпимыми держателями последней Истины. Еще в начале ХIХ века великий Гаусс боялся опубликовать свои работы по неевклидовой геометрии, потому что боялся „криков беотийцев“, как он выразился. Потому что тогда Евклид был не истиной, а Истиной. Но за прошедшие два века математики открыли столько истин, что вопрос об Истине перестал быть в математике актуальным. Разве что какой-нибудь философствующий математик забредет „по пьяни“ на чужую территорию, там ему и набьют морду „гуманитарные хулиганы“. Как это случилось с Фоменко и Носовским: они создали альтернативную историю, как это принято в математике, - другую истину. Но держатели „истинной Истины“ обрушились на них со всей мощью своего праведного гнева, потому что в исторической науке еще не кончилась эпоха „беотийцев“. Историки еще верят в то, что та история, которая описана в учебниках, и то, что в действительности случилось в прошедние века, – это одно и то же. Хотя историю переписывали и переписывают на глазах у одного и того же поколения многократно. И не какие-нибудь злые тираны, а вполне политкорректные и либеральные демократы. Сейчас дети учат совсем иную историю, чем та, которую учили в школе их родители. И никого это уже не удивляет – привыкли. Поэтому так странно читать инвективы философствующего писателя (А. Макушинский „Предместья мысли. Философическая прогулка“) против религиозных философов, которые бессильны привести пример всемогущества Бога, проявляющегося в изменении прошлого. Да ведь мы именно в такой истории и живем! Что уж тут говорить о Боге, когда человек это проделывает каждые несколько десятилетий. А нейрофизиологи говорят, что каждый человек проделывает это при каждом воспоминании прошлых событий своей жизни, - хранимая в мозгу память изменяется и переписывается при каждом акте воспоминания. А недавно и физики пришли к тому, что в квантовой механике реальное прошлое частицы меняется при изменении способа ее измерения. Это уже не злая воля человека – это именно о Боге (или все еще о мире?). Просто этот писатель слишком увлечен апологией своей философии и не видит или не хочет видеть те щели и дыры, которые зияют в его собственной картине мира.
    „Щели и дыры“ в картине мира – это и есть то место, где должен обитать философ, если он философ, а не апологет. Это место, где присутствуют вопросы, на которые еще нет ответа. Философ – это человек вопросов, а не человек ответов. Это Сократ, а не Фома Аквинский. Это Мамардашвили, а не Ленин. Философ „стоит в просвете“ (Мамардашвили) между ответами, на сквозняке вечности и транслирует своим слушателям те вопросы, которые он слышит. Ответы возникают у самих слушателей: они говорят „Бог“, если верят в Бога, или говорят „Материя“, если верят в Материю, или говорят „Эволюция“, если верят в Дарвина, или говорят „Бессознательное“, если верят во Фрейда. Они дают ответы и верят, что обладают знанием. И называют это знание Истиной (или истиной, но это только если они сами достаточно образованные люди). А философ поворачивается спиной к знанию и говорит: „Я знаю, что ничего не знаю“…


2


    И вот я стою на „метафизическом сквозняке“ в „просвете“ между двумя Истинами: слева от меня А. Макушинский, справа В. Пелевин. Макушинский говорит: „Мир онтологичен, но не семиотичен“, Пелевин говорит: „Мир – это нарратив“. Между ними собирается гроза и уже гремит гром и сверкают молнии. Слева я слышу: „признание абсурда – разумно, непризнание абсурда – абсурдно… рационализм и Просвещение гораздо лучше уживаются с абсурдом, чем иррациональная вера и романтическая архаика“. Справа я слышу: „Кто угодно, водя пером по бумаге, способен порождать другие миры“. Слева я слышу: „миф дает тотальное объяснение мира, которое разум дать не может, давать не должен, если же начинает давать, то сам превращается в мифологему“. А справа доносится: „мир – это сон, который сам себя смотрит“. Кто же там стоит за спиной Макушинского? Камю со своим „концлагерем имени Сизифа“ и все позитивисты. А за Пелевиным? Все мифотворцы, называющие себя философами, от Платона до Юнга. Первые грозят вторым „гильотиной Просвещения“, вторые грозят первым „костром Обскурантизма“. Нормальная ситуация в играх разума. И вот среди этого столкновения сверкает молния вопроса – есть в мире смысл или нет его? Чтобы выдержать этот вопрос, нужно быть философом. Вроде Мамардашвили. А я мысленно обращаюсь к опыту математиков и отвечаю вопросом на вопрос: „Есть в мире разум?“
- Есть, - отвечают мне с обоих сторон.
- Значит разум – это онтология?
- Да, - отвечают мне с обоих сторон.
- Но разум не может мыслить, не создавая при этом свой внутренний мир, который характеризуется наличием смыслов. Мышление без смыслов невозможно. Значит мир, выстраиваемый разумом обязательно будет семиотичным. Так?
- Так, - отвечают мне с обоих сторон.
- Значит в этом онтологическом мире в ходе естественной онтологической эволюции появился разум, который мыслит семиотически. Так?
- Так, - слышу я слева.
- Допустим, что так, - слышу я справа.
- Но если мир порождает семиотический разум, то мир этот семиотичен.
- Так! - слышу я справа.
- Но это же просто иная формулировка антропного принципа, который есть не что иное как современная квазинаучная мифологема! - слышу я слева.
- Все верно: это тот миф, без которого сам разум в этом мире абсурден. То есть он не может быть помыслен в этом мире. Тогда он должен быть помыслен как не от мира сего. Но тогда придется удваивать реальность, против чего Вы резко выступаете. Но если мир монистичен, то нам не остается ничего другого как признать в той или иной форме уместность разума в этом мире, а значит и принадлежность к этому миру семиотичности. В противном случае семиотический разум не смог бы адекватно познавать абсурдный мир. А то, что разум адекватно познает мир доказывает вся история науки и техники.
    А в ответ мне тишина и слева и справа. Все правильно: кто же меняет свое мнение в ответ на чужой вопрос? А свой вопрос появляется только тогда, когда собственное мнение уже изменилось или готово вот-вот измениться. А ответ? - Ответ не дело философа, потому что „философия есть вопрошание“. Зато поэзия – это сплошной ответ на еще незаданные вопросы. И тут первым приходит на ум ответ Тютчева:
„Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...“
„В ней есть язык“, а значит и смыслы. Мир все-таки семиотичен. И к этому выводу пришел гениальный физик через сто лет после гениального поэта: „it from bit“ - „все есть информация“ провозгласил Джон Уилер в конце ХХ века.
    А философ? Как может отвечать вопрошающий? - Единственным способом, которому нас учит математика: заменить Истину на истину и тогда сам вопрос незаметно превратится в ответ.


3


    „Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает наоборот, и еще как бывает!“, - поучает Коровьев незадачливого Никанора Ивановича в романе Булгакова. Вот так и с вопросом об абсурдности или осмысленности мира. Бывает, что он выглядит абсурдным, а бывает, что и осмысленным. „И еще как бывает!“ Есть такие области физики, где царствует чистая онтология и абсурд существования, как в классической динамике или в равновесной термодинамике. Но есть области реальности, где без семиотики (и даже семантики) не обойтись: такова неравновесная термодинамика, квантовая механика, биофизика макромолекул. И наконец сам разум – его же не выкинешь из мира физики, если ты атеист и отвергаешь какой-либо иной мир вместе с Богом. А значит ты обязан смириться с  наличием областей семиотичности в физическом мире. Но стоит сделать этот шаг и уже миф окажется не наивной сказкой непросвещенного разума, а формой описания этой самой семиотической реальности. Но стоит признать „физичность мифа“, как тут же появится место и для Бога – хотя бы апофатически. Умный атеист это чувствует и сопротивляется этому изо всех сил. Вообще, никто так много не говорит о Боге, как атеисты. И если правы афонские еретики-имяславцы, что „имя Бога есть Бог“, то окажется, что именно атеисты и есть самые набожные среди людей, ибо они своим постоянным отрицанием Бога творят Ему непрерывную „умную молитву“, почти как те же афонские исихасты.  
    Так сходятся противоположности. Так исчерпываются воросы: ворос „или – или“ превращается в ответ „и – и“. Так „рассасывается философия“ и остается сам философ. Который и является единственным реальным плодом философии. Потому что философия, по определнию Ницше, это всего лишь „исповедь и непроизвольные мемуары философов“.        




Дата: 28.06.2020, Просмотров: 880


Articles © ZiZ
phpMew © ZiZ 2004